Глава 1

8 мая 1947 г.,
, Ломоносова 4

«Не доверяю чистому небу. Боюсь его предательства. Наверное, уже никогда не избавлюсь от жуткого страха перед ним, – стояла на крыльце и, сжав пальцы в замок, смотрела на растянувшуюся на полквартала студенческую цепочку. – Если бы сейчас, как тогда, налетели, на этом пустыре между общежитием и зданием бывшей семинарии никому б не укрыться».

Она подняла голову вверх: «Какая бездонная голубизна! Словно умыто всё и сухой тряпочкой протёрто. Чтоб разводы от высохших капелек видны не были. Будто небо только сейчас, через два года после войны по-настоящему и наслаждалось – пустотой от крестов-самолётов, тишиной без ревущих моторов и страшно нарастающего воя падающих бомб».

От яркого солнца Тамара Петровна прищурилась и призналась себе: «Даже на небеса на репродукциях смотреть

не могу. Всё кажется, что вынырнут из облаков, вылетят из-за края рамы юнкерсы. Завоет сирена, и всё повторится, как тогда, в первый налёт. Когда никто не ждал. Никто не боялся. Когда с такого же вот неба….»

, ты…? – однокурсник озабоченно вглядывался в посеревшее лицо друга. – Девчата же кругом.

! Ноги чего-то подгибаются, – товарищ дышал тяжело и головы не поднимал. «Так вроде полегче. Не так кружится».

Опять не поел? – Щербаков шагнул за спину другу, чтоб передать пачку книг девушке с физмата, следующей стоявшей в цепи, но Женя, насколько смог быстро повернувшись, книги перехватил и, отдавая их соседке, улыбнулся.

Рот растянуть так силы есть, – Александр передавал очередную упаковку. – Терпи, завтра отлежишься.

Да завтра отменили, – Евгений опять склонил голову.

Как? – Сашка с пачкой журналов на руках на секунду замер. –

Эх ты, историк!

Женя принял у друга подшивку «Учительской газеты» за 1945 год.

Завтра только и будет, что в актовом зале праздничное собрание, – он передал связку дальше по цепочке.

Товарищи молча перекидывали подшивки за .

Тебе же с деревни недавно картошку… – Щербаков подавал книги по Океании и Австралии. – Смотри, сейчас,

как дойдёт до географичек, так сразу затормозится. Начнут обложки разглядывать.

Да я девчатам с первого этажа возвернул… Помнишь, в апреле неделю ели? Так то их была, – Евгений следил за последними пачками. И вправду: только увидели их худенькие, все в каких-то одинаковых ситцевых платьишках в цветочек, девчата с геофака, так первая же обложку с прыгающим по карте кенгуру принялась разглядывать, и движение почти встало.

А куда? Опять, поди, матери отправил? – пользуясь заминкой, Сашка вгляделся в верхнюю книгу из следующей связки. На обложке были вытиснены разные овощи и фрукты. Быстро, чтоб Женя не увидел, он перевернул пачку.

Так ты ведь знаешь: дома нас у мамы пятеро осталось. Я с 14 лет за старшего. – Женя пошатнулся, но, за друга ухватившись, устоял. – .

Отец его и не увидел. Был счетоводом в колхозе. В сорок первом призвали. Сапёр. Под Ленинградом в сорок четвёртом без вести пропал. На . А Витька в мае сорок второго и родись. Пятым. .

Борис сейчас первый курс училища в Шенкурске заканчивает. Мама пишет, брюки бы ему новые справить, а не на что. Пашке четырнадцать, вместо школы зимой на лесозаготовках был, там валенки износил, к зиме новые нужны. Люся, сестричка, во втором классе, ей бы платьишко новое к июлю, ко дню рождения…

…

Педагогический институт, на время войны освободивший учебное здание под , завершал

переселение.

Который день из – общежития, что стояло на соседней улице гигантской деревянной буквой П – в центре три, а по бокам два этажа, студенты после занятий переносили книги обратно в библиотеку.

Когда в первый раз выстроились, с первой пачкой всем просили передать: надо перенести почти .

И вот уже четвёртый день, как несколько сот человек после занятий выстраивались в цепочку и передавали увязанные накануне библиотекарями пачки. В строю всё почти юбочки да платьица. Изредка мелькали защитного цвета галифе демобилизованных и широкие штанины тех, кого не призвали по молодости. Сверху это смотрелось как змейка, обходившая траншеи, воронки от фугасок, сгоревший ещё в сорок третьем санитарный автомобиль.

Каждому первокурснику рассказывали, как от бомбёжек весь Новгородский до Урицкого пылал, как погорельцев и раненых из горящих домов вытаскивали, как сброшенные юнкерсами «зажигалки» на «семисотке» тушили. Тамара Петровна вздохнула: «Так и стоит эта картина в глазах: только погрузились тогда выписанные с , чтоб ехать на переправу, к станции на Левый берег, а тут налёт. .

И быстро так всё. Те, счастливые, из машины машут. И эти молоденькие, в белых халатиках, им с крылечка. .

Думали-то, что зажигалка. Всех осколками... Вот и попрощались. Навсегда. А … ещё и очередями пулемётными... Искорёженную машину

так и не убирают. Она почти вся обгоревшая. Только крест по правому зелёному борту красной краской».

Змейка делала полукруг, обходя ступеньки в бомбоубежище. Сюда на носилках, как сирена завоет, с палат третьего этажа раненых в ноги выносили. Огромная длинная яма в болотистой земле. Сверху брёвна накатаны. И опять земля. Сейчас по весне затоплена. И в войну, рассказывали, всегда коричневая вода стояла. Носилки на деревянные колоды ставили. Сейчас вместо них чурбаки, а двери уже кем-то унесёны на дрова. Топлива-то не хватает. В войну особо-то не до заготовок было. За четыре года с улиц, дворов всё, что гореть могло, подобрали. Свои тротуары, что из длинных плах напротив домов – и те порой на согрев.

Местами змейка словно уступами, «лесенкой» шла. То студенты через огороды выстраивались. Ни одну грядку не вытоптали. Всяк понимал, что скоро жильцы с соседних домов высадят, у кого какие семена остались, и к осени соберут, что уж на болоте вырастет. А значит, люди ещё один послевоенный год выдюжат. В городе вся свободная земля под огороды была распахана. На клумбах , во дворах, и уж, конечно, на пустырях.

…

Где-то в начале цепочки зашумели. И сразу же послышались девичьи крики:

Ребята, сюда!

По раскисшей, непросохшей ещё от растаявшего снега земле Сашка с Женей подходили к «семисотке».

Всё движение остановилось. На крыльце лежали пять огромных книг – таких, что и здоровые мужчины из рук в

руки передавать не стали б. А уж для студенток книги и вовсе неподъёмные. Из окна заметив, что цепочка развалилась, к ребятам поспешила Тамара Петровна:

Не останавливайтесь. Устали? С вчерашнего дня «Ботаника» осталась да «Физика».

Но, видя, что дело в другом, подошла к редким книгам:

Интересно?

Неподъёмно! – ответили ей. – А что за книги?

После, ребятки, – библиотекарь всплеснула руками. – Ценность великая. Не дай Бог, дождик. Я вот Магницкого, а вы, – она указала подошедшим юношам, – по «Минее». И, подхватив книгу, словно ребёнка на руки, скомандовала: – За мной!

Женя, прижав к груди, нёс огромный, на двух застёжках том. Оставшиеся книги трое его однокурсников вскинули на плечи, и так нести, конечно, было легче. Но у него ещё выше этот вес поднять сил не было. Книга с каждым шагом всё ниже и ниже пригибала его к земле. «Поесть бы… хоть чего, – он перешагнул через канавку. – Девчата провожают глазами. Особенно вон та, темноволосая. Тёзка – и по имени, и по отчеству. . Городская фифочка. Значит, надо терпеть».

Тамара Петровна повела не к окну в книгохранилище, куда подавали пачки, а к запасному выходу. К торцу здания бывшей семинарии. Они поднялись на низенькие ступеньки, и шаги гулко зазвучали в длинном коридоре.

Женя, как зашёл в темноту, привалился к стене, и стоял, набираясь сил, пока шедший перед ним не обернулся.

Библиотекарь приостановилась и, дождавшись, когда

ребята её догонят, желая, видно ободрить, начала рассказывать, что знала о прежнем устройстве здания, кивая при этом на двери, мимо которых шли:

Справа шинельная, а слева кухня и квартира эконома. Три комнаты с печами-цилиндрами у него было.

Ребята, крутя головами, шли за ней:

Ученическая столовая, – библиотекарь указала на три двери. – А напротив повар жил. Кладовые да пекарня. Последней – кухня на три окна. Тут, кто помнит, сказывали, всегда было тепло от плит, и , – она мечтательно вскинула голову и втянула воздух.

Каждый день по утрам хлеб с корочкой. А рыбники! Их тут очень жаловали, так уж повар старался… В те дни, вспоминали, семинаристы перед обедом на уроках только и ёрзали. Какой тут закон Божий, когда в голове одно и представляется… Как разломишь горяченьким – оттуда, из сердцевины, такой тресковый настоявшийся дух! А пирожки с луком…

«Про лук-то зачем? – от этих представлений голову Жени кружило. – Трески у нас в Тарне не бывало, иногда мама рыбники с налимом или щукой печёт. А вот луку вдоволь. Он, как вызреет и над грядкой тёмно-зелёными рядами подымется, такой… сладкий», – Евгения, как лестницей на второй этаж подыматься стали, опять закачало.

А Тамара Петровна продолжала заманивать в кулинарные грёзы:

Немного не дошли… Там при кухне буфетная. И у кого деньги, так по субботам покупали заварные пирожные.

Она оглянулась на ребят:

Кремовые. Пробовали?

Трое в ответ неуверенно кивнули. Женя голову склонил, глаза – в пол.

Они миновали класс иконописи, физический кабинет.

Вкуснятина. Говорят, надо сперва крем языком, – как-то неуверенно продолжила библиотекарь.

Как только пришли в библиотеку, силы от всех этих рассказов о съестном совсем покинули Женю. Голова загудев, затуманилась, ноги подломились, и он осел на табурет.

Третья четверть «Миней» за март-май – та, что с «ранением» на обложке от шпаги Петра I – скользнула к его ногам.

Тамара Петровна бросилась к студенту: «Что с ним?»

Голодный он. Все стипендии в деревню, – Сашка Щербаков поддерживал друга.

Девочки, там у меня вчерашний хлеб. И кипятка, – Тамара Петровна крикнула куда-то за стеллажи.

На полу, отщёлкнув застёжки, лежал приоткрывший страницы .

Гуцол, подойдя, поднял книгу и прочёл вслух несколько строк:

Жития и похвалы святых подобятся светлостию звездам…

Ухватив сразу несколько листов, перевернул их все и с некоторым затруднением огласил:

…призвал …книгохранителя и повелел прочитать ему

Скрыта одна глава.

Глава 3

Декабрь 1948 г.,

«Шкаф-то какой! Нет, – поправил себя. – Надо говорить: посудный столовый сервант». Он ещё раз оглядел высоченный, упирающийся резной планкой в потолок. Верхние дверцы были украшены латунными головами львов с большими кольцами в пасти.

подала ему чайный сервиз: блюдца, на просвет тоненькие, веса почти никакого, с нежным рисунком и золотым ободком. Чашечки и вовсе невесомые, с ручкой, в которую его палец уж точно не пролезет.

Это хоть и не самого , но уж точно его фабрики. Восемнадцатый век, – Анна Владимировна окончательно запугала его. – Мы только по праздникам выставляем, – она улыбнулась Евгению. Он же ещё боле посуровел. Принимал от неё фарфор и всё боялся – не уронить даже, а просто взять покрепче, как дома или в общежитии привычную алюминиевую кружку, и раздавить.

Стараясь по навощенному полу ступать уверенно, он шёл к столу и там, передавая посуду , сразу выдыхал: «А я ещё хотел сюда со своей лавкой... Точно был бы как тот слон». Спина взмокла уже после третьего такого похода: «Надо будет после спросить у Жени про этого Виноградова».

Здесь, в доме, он на неё и смотреть боялся. За себя боялся, что глянет в глаза её и сразу растает: «И как тут казаться серьёзным и уверенным в себе?»

Женя, супницу на центр, пожалуйста, – Анна Владимировна резала хлеб на широкой выдвижной доске серванта.

«Супница? Это хоть что? Откуда? Чугунок у нас – так из печи, – он шагнул было к голландке, стоявшей в углу, но тут увидел Женин быстрый кивок и понял: – Вон та большая, белая, фарфоровая. Не знаю, как и назвать ту кастрюлю. Пусть, супница». Он взял супницу за ручки и, стараясь не задевать высовывающуюся из полукруглого отверстия в крышке мельхиоровую поварёшку, на вытянутых руках – видел в каком-то кино, что так половые носят – зашагал к столу.

Десятилетняя Лиля («Вообще-то она Лида, но её тут все Лилей зовут») расставляла приборы. Под большую тарелку ставила такую же, но пошире и помельче. «Это-то ещё зачем? Боятся, что если накапаю, так чтоб не на скатерть?» Лиля то же проделала со всеми тарелками. «От горячего белую берегут? У нас так чугунок – на обрезок доски, а уж чтоб под миски что подпихивать…»

Остановился перед коричневым кожаным диваном с валиками-цилиндрами по бокам. К высокой спинке на

пуговки было прикреплено покрывало. «Вот если у нас в деревне на табуретку или на лавку белую такую же ткань, да ещё на пуговичках – так никто никогда и не сядет. Ни свои, ни соседи».

Над диваном почти во всю его длину царствовала картина.

«Разве такие большие не в музеях должны быть? Может ли такая красота быть в доме только у кого-то одного? Пусть даже и у Жени?» С полотна на него смотрела едва прикрытая прозрачной тканью вальяжно возлежавшая на ступенях итальянской террасы молодая женщина с белокурыми распущенными волосами. Вокруг порхали голуби и бегали дети с крылышками. Другая дама, на ткань для которой у художника краски, видать, не хватило, стоя на коленях, подавала блюдо с фруктами. Стало вдруг совсем неудобно: «Вот этак стою и смотрю на всё это...» Отвёл взгляд на едва прорисованную справа полоску моря и огромный вазон с цветущими розами.

Вам нравится? – Лиля неслышно подошла и встала чуть позади рядом.

Рама. Рама отличная, – Женя кивнул на широкую, объёмную резную оправу.

Вы не думайте. Это не золото, – Лиля подошла к дивану, заползла на него и показала на нижний левый угол. – Я тут сковырнула… Совсем не золото.

Девочка сошла на пол и, подойдя к гостю совсем близко, прошептала:

А, правда, та, что в центре, на Женю похожа?

Евгений отшатнулся и, почувствовав, что краснеет,

быстро отошёл к кадке. «Фикус, наверно? В общем, у нас в деревне никто такие пустышки по углам ставить да ещё и листики протирать, не будет. Всё одно телёнок сжуёт, когда его в мороз на согрев. И такого в избе…– Женя сопел и краем глаза косил на картину, – точно уж не повесят. И не оттого, что не по доходам. А… Просто…»

Он вглядывался во всю эту итальянскую беззаботность, растелешенность: «Представляю, что вот прицепили её справа от входа, чуть пониже полатей, там, где рукомойник. Сначала бы отсмеялись сами, а тут дядя Толя Сук… Или Маня Веретено за керосином заходит. Ну и… как потом на улице показаться?»

Пригласили к столу. Сперва каждый, за спинку гнутую подержавшись, постоял, а как Иван Александрович сел с торца, и другие устроились. «Поёрзали на венских и ждут. Анна Владимировна встала, крышечку перевернула и – на полотенце. После черпачком, от себя наклоняя, бульон с морковкой в кружочек в тарелку и мне, улыбаясь, подаёт. Ну, взял. Принял, то есть. Поставил на широкую тарелку. Только все отчего-то на меня смотрят, а Женя, напротив сидя, глазами – то на бульонные кружочки, то в папинькину сторону. Сообразил быстро. Ну, может, и не очень, но остыть не успело. Поднял тарелку и передал . Мне вторую. Я её, понятное дело, Лиле. А та отпихивает. У Жени глаза круглые, губы вытягивает. Сообразил уж точно быстрее, чем с первой, и перед собой поставил. Третью принял и сызнова хотел Лиле, и опять впросак: теперь, после хозяина и гостя, надо по возрасту. Старшей дочери, то есть. Зато с четвёртой не прогадал. Поставил перед и выдохнул.

Иван Александрович хлебать принялся. Кушать, то есть. Я же сперва ложку осмотрел. У нас дома в сорок пятом так же вот сели однажды. Большая кринка посреди стола. Мама, Люся и нас, братьёв, четверо. Хлебаем из одной. И вдруг мама на Пашку зашумела. А перед тем и вправду – от кринки до его края стола – дорожка мокрая. А оказалось, он не виноват: то в алюминии глины много попалось, вот ложка со временем и прохудилась. Выкопала тропинку. Смеху было!

А эта ложища ничего, тяжёлая. С таким же тиснением на ручке, как на поварёшке, вилках, чайных ложечках. То, значит, комплект. Набор. Мельхиор. Культура. И такой надо щи, бульон, то есть, не к себе забирать, а от себя, и с противоположного края. А поди, объясни: зачем? Наверно, чтоб не булькать. Булькать да рябь по тарелке гонять – то бескультурье. Под первое все молчали. Да и мне не до разговоров. Слежу, чтоб первым не съесть. Не скушать, то есть. Хотя страсть как по-быстрому схлебать всё хочется. Голодный. Но надо непременно хоть вторым, чтоб подсмотреть, куда и как после ложку правильно …класть. Или положить? Прибрать. Сунуть, в общем. В деревне, общежитии – так на стол, и делов. А тут… Скатерть крахмальная. Супу у меня давно на донышке. Смотрю, Женя, не доев, ложку в тарелке оставила, ручкой этак на пять часов. Анна Владимировна ей: „Что ж не доела, любимый же твой бульон?” А то она для меня. Я манёвр и повторил».

Под второе блюдо пошли разговоры:

На кого учитесь, молодой человек?

Что в зимнюю сессию?

Кто преподаёт?

«Женя тут сразу вилочку на край тарелочки. Я понятливый: когда говорить, так не с набитым ртом». Отвечал заученное:

Давно историей интересуюсь. Особенно петровским временем. Выступление об эпохе Петра I готовлю на семинар, а потом и на . Как увидал огромные «Минеи» Димитрия, так и понял: с того времени в России к слову особое отношение. Вот императором-преобразователем и занялся.

Тут Иван Александрович своими густыми бровями взыграл. «У него вид интеллигента. Женя говорила, что у папы почерк каллиграфический, образцовый и сам он манерами словно из прошлых веков».

Пётр I! Мы с Аннушкой из Нижних Хаврогор, что на Двине. Из соседних деревень. Кулига да Оводовы называются, – он с теплотой посмотрел на супругу. А рядышком, через сосновый бор Пингиша, а там такое. Так там родня наша. В трёх домах. Фамилия у них чисто северная, – тут он приулыбнулся. – . И предок их Петра I по реке сопровождал и рыбой кормил. Рассказывали, будто Сергуне от самого Ломоносова полукафтанье досталось. Он Михаила Васильевича на лошадке своей от Сийского монастыря вёз, обоз догоняли. А после Сергуня разбогател, и откуда деньжищи, .

И я, деревенская, а от императорского через стенку, – Анна Владимировна собирала к чаю. – Когда в Смольном училась, жили мы в кельях. Моя примыкала к той, что больше других. Сказывали, что она оттого такая размером,

что её для самой возводил. Но не привелось сердешной…

А ещё, если уж разговор зашёл… Когда по обету материнскому я в шестнадцать лет , так мы в одну из келий рядом со Святыми воротами свозили…

Иван Александрович замялся. – В общем, сказывали монахи, что в ней всемогущий Толстой с сыном заточены были. Это из тех Толстых, что писательский род основали. И захоронен старший Толстой у Спасо-Преображенского собора. Ещё шёпотом говорили, что сподвижник царский секрет какой-то знал. За то и поплатился. Всё, что к государям близко, то, Женя, в любой век для любого опасно.

Тут в обитую снаружи дерматином дверь постучали, и, не дожидаясь приглашения, вошли те самые девушки, что на улице Евгения подначивали:

Ой, мы намёрзлись, а вы гостя всё не выгоняете… – затараторила, не то в шутку, не то всерьёз, одна из них, та, что пошире.

Лера, подружка моего двоюродного брата. Дом их рядом, на Серафимовича, – Женя встала и жестом приглашала вошедших.

Он – как, прошёл? – валенки скидывая и кивая в сторону Евгения, спрашивала, не стесняясь, та, что с косичками.

Римма, наша соседка, – представила её, за неё же покраснев, Лиля.

Вот мы сейчас и проверим, – Иван Александрович

подмигнул всему столу и повернулся к Евгению. – Вот если тебе берёзовую чурку расколоть надо, куда метить будешь?

Евгений немного и прособирался. Уж больно вопрос за этаким кружевным столом неожиданный.

А тут никогда не угадаешь, берёза она колкая. Бей, хошь куда.

Девчата носики недовольно поморщили. Женя недоверчиво оглянулась на отца. Евгений же тогда уверенно добавил:

А вот ёлку – ту в щёлку. А сосну – в сук.

Вот и выдержал испытание! – Иван Александрович захлопал.

Не наседайте на парня, – Анна Владимировна доставала розеточки для варенья. – Пока я к чаю… Лилечка, сыграй гостям что-нибудь. Женя, вы музыку любите?

«Вот оно! Сейчас зазвучит что незнакомое. А мне всё фортепианное незнакомо. Подружки эти уж точно начнут расспрашивать о тональностях и бемолях. Специально пришли! Тут и сяду... Вот оно, настоящее испытание».

Все со стульями прошли в соседнюю комнату, в ней меж окон трюмо огромное, а на самом верху кружевное дерево с розами лакированными, по краям башенки точёные, словно слоны шахматные. Зеркало в раме богатой, резной. Снизу столик с выдвижными ящичками. «Красотища. Как в музее.

Подружки так стул мой выставили, чтоб через отражение я со всех сторон виден им был». .

Иван Александрович на кровати расположился. Лиля на круглом стульчике. «Сейчас как объявит что незнакомое... А

после расспросы: „Как вам в этой тональности?”

Евгений придвинулся, пытаясь на латыни прочесть название произведения в нотном альбоме, но тщетно. «Господи! Лишь бы Чайковский. Всё ведь о нём заучил: Вятская губерния, 1840, Санкт-Петербург, 1893. Десять опер. Три балета. Семь симфоний. Господи! Только бы из „Евгения Онегина”».

Лида перелистывала ноты. «Это-то ещё зачем? У тебя скоро экзамен. Повтори полонез, – Евгений молился на её затылок, не зная, куда деть руки. – Лера и Римма эта, с косичками, подталкивают друг друга, на меня глядя, и готовы уже, благо на улице отрепетировали, обсмеять».

В дверях замерла бестужевка Анна Владимировна. «Одно мне и облегченье: эта хоть культурно выгонит».

Женя пристально смотрела на сестру, пытаясь по занесённым рукам угадать первый аккорд.

«Только бы полонез!» – Евгений вцепился в края стула. Кровать под Иваном Александровичем скрипнула. Все обернулись на него. Лиля пробурчала недовольно:

Папа! Сбили! Хотела вот это сыграть… – и тут же закрыла ноты. Установила ноги над педалями, смотрела на левый бронзовый подсвечник.

«Полонез!» – Евгений набрал больше воздуха.

Лидины тоненькие пальчики на секунду замерли над клавишами из слоновой кости.

Пам па да даа, пам пам па да дааа.

Женечка сразу подняла глаза к потолку: «Полонез!»

«Слава Богу!» – не особо-то помня себя, Евгений тут же вскочил:

Музыка Ваша, Лиля, будто завершает недосказанность слов и как бы является продолжением речи героев. Я вот как сейчас… На знаменитого «Онегина» композитор заказ получил от Лавровской. Певицы одной…

Лида оборвала игру, крутанулась на своём стульчике и от удивления широко распахнутыми глазами смотрела на Евгения. Да все теперь только на Евгения и смотрели. А тот остановиться не мог: ведь готовился, столько перечёл. «Онегина» давно знал. Когда ещё в педучилище учился и домой на выходные пешком по тридцать пять километров в одну сторону бегал, наизусть по дороге выучил. Столько раз повторял. С любого места готов. Были и любимые строки. После вызубренных цитат из музыкальной энциклопедии о Чайковском, Евгений ноги пошире расставил и с чувством

Вот мой Онегин на свободе;

Острижен по последней моде,

Как dandy лондонский одет —

И наконец увидел свет.

Он по-французски совершенно

Мог изъясняться и писал;

Легко мазурку танцевал

И кланялся непринужденно;

Чего ж вам больше? Свет решил,

Что он умен и очень мил.

На этом месте Евгений рукой широко взмахнул – так же, как их преподаватель , когда что значимое хотел подчеркнуть. «Всегда вот этак, ну и я, будто сеятель!»

И тут Иван Александрович голову запрокинул и как

засмеялся! А за ним и все. Девушки, подталкивая друг друга, переливисто. Анна Владимировна – отворачиваясь и полотенцем прикрываясь. Женя, руки на груди сложив, и на Евгения глядя с умилением. И только Лиля губки покусывала и глазки щурила.

А вы…, – отец семейства продолжал хохотать, – вы ему какую-то экзаменовку…. Ха-ха! А он вас, городских, – Иван Александрович раскачивался на пружинах весело скрипящей кровати, – с первого аккорда… – Ха! Вам бы каждой да такого жениха!

Он быстро подошёл к Евгению. Обнял. Поправил лацканы на маловатом пиджачке. Глянул на широченные брюки:

Как dandy лондонский одет. И это ещё…, – он опять засмеялся, – кланялся непринужденно!

Развернул Евгения лицом к окну, к солнечному свету, всматривался, будто только сейчас впервые и встретил, а после вскричал младшей:

Лиля! !

И тут же подтолкнул смущённого Евгения к Жене, семье и гостям:

Чего ж вам больше? Свет решил,

Что он умен и очень мил.

О, ужас!

Скрыто 38 глав.

Глава 10

24-25 апреля 2016 г.,

Вечером прогулялся до железнодорожной насыпи. До университетского кампуса, в котором располагалась библиотека. Обошёл здание вокруг, отмечая окна, где горел свет. Приметил расположение камер наружного наблюдения. Подметил, что свои машины охранники ставят не на стоянку, а прямо под окна своей комнаты первого этажа. Потоптался напротив. Сквозь неплотно сдвинутые шторы были видны мониторы системы видеонаблюдения. Два из шести не работали. Охранники пили чай. Впрочем, один, почти не отрываясь, наблюдал по работающим экранам за жизнью здания. Корешок заметил, что молодой постоянно увеличивал изображение в том помещении, куда переходила фигуристая библиотекарь. «С этой сменой будет порядок», – решил он для себя.

Ещё около часа он изучал соседние кварталы,

автобусные маршруты и остановки, освещённость переулков. Примечал видеокамеры на ближайших перекрёстках и магазинах.

Затем вернулся к библиотеке. Растяжка, висящая над входом, зазывала горожан на завтрашнее мероприятие – «Библионочь», что пройдёт под общероссийским девизом «Камера, мотор, читаем!»

«Приглашают – надо уважить».

...

Назавтра утром Корешок съездил на окраину города, прикупил там в магазине чёрные ботинки на мягкой, бесшумной подошве и дешевый серенький костюмчик. Дома привёл всё это в слегка поношенный вид. Оделся и встал в прихожей перед зеркалом. Никаких ярких деталей. С его внешностью и таким гардеробом даже немного побеседовавший с ним человек через час уже вряд ли смог бы описать его. Впрочем, Корешок почти не улыбался, и потому люди редко с ним заговаривали.

Паспорт, кнопочный мобильный телефон с собой брать не стал. Смартфон же ещё утром незаметно вложил в боковое отделение сумочки матери. Она как раз собиралась на рынок, а потом в больницу к отцу. В карманы Корешок положил два объёмных пакета разного цвета, ручку и блокнот, футляр с очками, накидку от дождя. Достал брегет Семнадцатого. Долго раздумывая, держал на ладони. Наконец, щёлкнул крышкой и опустил во внутренний карман.

Вечером на автобусе поехал в сторону библиотеки и вышел, не доезжая одной остановки. Заметно прихрамывая, повернул с Урицкого на Ломоносова, пересёк по светофору

проспект и мимо обшарпанных ещё с тех лет, когда учился в школе, пятиэтажных хрущовок пошёл к зданию библиотеки. Проходя мимо небольшого пруда, взял из груды гравия и .

До начала мероприятия оставалось минут десять. У входа толпилось больше пятисот человек. И с каждой минутой желающих попасть в здание становилось всё .

Корешок с удовлетворением заметил, что мало кто из собравшихся знаком друг с другом. Многие держались особняком. Так оно и понятно: люди съехались со всего города. Большего везения придумать было невозможно. В шесть вечера, когда на площадке перед зданием завершился азартный флэшмоб, организаторы пригласили всех в вестибюль.

Не доходя до крыльца, Корешок достал из футляра очки, аккуратно надел их. Боковым зрением заметил старушку, которая с удивлением посмотрела на него. Подумала, наверное: „Зачем солнечные? И так темнеет”. С первого взгляда ничем не примечательные, купленные им в прошлом году в Испании за солидные деньги, очки были оснащены , преломляющих, отражающих и поглощающих свет. Корешок не был до конца уверен, что в здании стоят самые простые видеокамеры, и, на всякий случай, подстраховался. Технология, применённая разработчиками очков, не давала камере сфокусироваться. Она как бы размывала изображение и делала его значительно ярче. Система поиска человека не может идентифицировать обладателя новинки, название которой говорило само за себя – „‟.

В вестибюле стояла .

Корешок подсверился. Быстро нашёл читальный зал сектора редких книг и коллекций, хранилище. Отметил, что дверь в помещение охраны не просто открыта – к ней приставлен стул. Скомкал листочек блокнота, наклонился к мусорной корзине, что стояла рядом, и, выбрасывая бумагу, заглянул в приоткрытую дверь. Два чем-то внешне похожих друг на друга кругленьких охранника сидели за мониторами. Это были другие люди. Не те, за которыми он наблюдал вчера и которые так понравились ему. Оба левых экрана так со вчерашнего вечера и не починили.

Большая часть вошедших самостоятельно разошлась по зданию. А оно уже бурлило кипящей яркой солянкой. В коридорах потоки людей двигались навстречу друг другу. , откуда раздавался электрофолк в ритме джиги: там играла популярная группа «Неизвестный композитор».

Прямо у зала часть людского потока поворачивала к Литературной гостиной, пробиваясь занять места перед сценой, на которой готовился к выступлению давний любимец публики студенческий театр «Балаганчик». Старожилы спешили на развернувшуюся в справочном центре .

На втором, третьем, четвёртом этажах людей было не меньше. Кто-то занимал очередь на , школьники спешили в музей занимательных наук, родители с детьми – на мастер-классы по изготовлению козуль, игрушек, лепке и рисованию, полиглоты – на урок по изучению то ли китайского, то ли японского языка.

Одна за другой шли презентации новых книг. В одном из помещений зажигали девушки из студии «Sonas ort – ирландские танцы в Архангельске»», показывая желающим, как надо отплясывать в кельтском стиле. Тут же волонтёры приглашали на различные розыгрыши. «Такого столпотворения, что случается лишь раз в год, !» – порадовался Корешок.

Специально задержавшихся в вестибюле и ожидавших экскурсии по зданию разделили на группы, Прежде чем отправиться по маршруту, экскурсантов собрали у стойки рецепции, стоя перед портретом, рассказали об учёном, чьё имя носит библиотека. «Вот он какой», – у Корешка в книге об улицах портрета автора не было. С выполненного на металле изображения смотрел добрый и, как ему показалось, .

Корешок отвёл взгляд и поспешил пройти за всеми в справочно-информационный центр. Там объясняли принципы работы с традиционным и электронным каталогами. Пригласили экскурсантов попрактиковаться.

В алфавитном каталоге на букве Ч «Четий Миней» не было. На букве Р – – тоже. Корешок обратился к систематическому каталогу, в то время как остальные экскурсанты рядом активно двигали деревянные ящички. Наконец-то! Найдя и выдвинув нужный, увидев, что здесь есть все карточки, по одной на каждую из четырёх томов, Корешок заслонил собой камеру и плавно, дождавшись, пока дежурный библиограф отойдёт, без рывка вырвал с металлического прута-держателя заветный прямоугольник.

Димитрий (Даниил Савич). Книга житий святых... На три месяцы (вторыя): декемврий, иануарий и февруарий. – Киев: тип. Киево-Печерской лавры, 1695 [7203]

Плавно, как тёртый шулер, задвинул её в рукав пиджака.

Экскурсанты по призыву неспешной и оттого какой-то уютной библиотекарши столпились вокруг одного из стоявших в зале компьютеров. Им объясняли, как пользоваться электронным каталогом.

Корешок же отошёл вглубь помещения и присел за столик. Рядом за компьютером работали два сотрудника. Пожилая объясняла молоденькой:

Давай ещё поработаем. Соберись, мне неделя до ухода на пенсию. Выучу тебя и … Ещё немного. А потом бегай, смотри, что в здании в библионочь-то делается. Такая суета только раз в году. А пока слушай. Ты за день-то много не набивай. До обеда карточек тридцать и после не больше двадцати. В нашем деле главное – сделать всё без ошибок. Иначе читатель, да и сами потом ничего не найдём.

«Неужели удача!» Корешок с первых фраз понял, что речь идёт о дополнении каталога новинками. «Этим в каждой библиотеке занимаются единицы. Без пароля нет доступа к базам».

Алина Николаевна, Лидочка, всё стынет, идите пить чай! – приглашение прозвучало откуда-то из-за перегородки, составленной из шкафов.

Женщины переглянулись, встали, и пожилая, продолжая объяснения, повела приобщать Лидочку к святому искусству чаепития.

Корешок огляделся. Его группа по-прежнему слушала библиографа. Та явно любила свою профессию, и её увлеченность передавалась экскурсантам. Остальные читатели занимались своими делами. Он уверенно сел за монитор, за которым только что беседовали дамы, и с первого взгляда понял: «Удача! Алина Николаевна не вышла из системы…»

За перегородкой раздался приглушённый смех. Звякнула ложечка. Корешок вышел на систематический каталог, нашёл записи с «Минеями», нашёл текст о второй книге и нажал кнопку «Удалить». Система запросила подтверждения. Он быстро повторил команду.

Затем вернулся на первоначальную страницу и пересел на своё место.

Руки слегка дрожали. Он опустил их и расслабился. На его манёвр никто внимания не обратил. Череда везений продолжалась.

Из-за перегородки донеслось дружное: „Поздравляем!‟ Видимо, отмечали чей-то день рождения. Экскурсовод отвлеклась от группы и несколько неприязненно посмотрела в сторону сдвинутых шкафов. Все, кто был в зале, также повернули головы в ту сторону.

И тут Корешка осенило: он не проверил записи каталога редких книг. А тот всегда вёлся отдельно.

За перегородкой послышались звуки отодвигаемых стульев.

«Решайся!» – скомандовал он сам себе и пересел на прежнее место. Лишь бы допуск Алины Николаевны распространялся и на эту самую закрытую часть системы.

Пальцы заметались по клавиатуре. Вышел в оглавление. Внизу списка нашёл нужную вкладку. Нажал на кнопку «Вход». Компьютер взял паузу. Из-за сдвинутых шкафов послышался смех и цоканье каблучков.

Ну же! – стиснутыми губами прошипел Корешок. Компьютер не откликался. Он привстал, готовясь вернуться за свой стол.

Девочки, девочки, а тортик-то остался. Домой возьмите! – весело, не стесняясь быть услышанной, предложила именинница.

На это моментально среагировали молодые люди, сидящие группой на диванах у окна. Почти хором они пробасили:

И мы хотим по кусочку!

Засмеялись все, кто был в зале, и особенно весело праздновавшие за перегородкой.

Машина проснулась. Корешок воспользовался шансом. Вот она заветная запись. Пара секунд, и всё вычищено. Заодно проверил корзину, вновь вернулся на начальную страницу, и только после этого, склонив голову, вышел в коридор.

Оставалась ещё запись в суммарной книге учёта. Этот рукописный талмуд вёлся в каждой библиотеке. Но где он хранится? Да и кто будет в нём что-то искать?!

Всё происходящее начинало ему нравиться. Дрожание рук, струйка пота, неуверенность в коленках. «Это тебе не из кожаного кресла в квартире, что на Мойке, других подставлять. Это всё настоящее, живое!»

Он зашёл в мужскую комнату. Закрылся в кабинке.

Достал из рукава карточку. Порвал, завершив начатое.

Подойдя к умывальнику, вымыл лицо. Посмотрел на себя в зеркало. Только теперь он понял ! Прочувствовал то же, что и Семнадцатый, когда будучи на вершине иерархии выезжал «в поле», возвращаясь в юность! Он словно смыл с себя бронзовый налёт, что толстым слоем лёг на него последние годы. Предстоящие поиски захватили. Корешок жаждал удачи!

Уверенно ориентируясь, он лестницей поднялся на третий этаж и прошёл в конец коридора к металлическим дверям хранилища .

По надписям у двери № 310 – „Газ. Не входи‟, „Категория помещения В2” и „Автоматика отключена” – убедился, что внутри баллоны. Да и на щитах управления противопожарной системы, что располагались справа, были логотипы известной ему BOLID, на хладоне специализирующейся. По мигающему индикатору определил, что дверь заперта, и комната под охраной. Пришла детская мысль: нажать на жёлтую кнопку «Пуск газа». Сирена сработает. Через несколько минут после «тушения» автоматически сработает принудительная вентиляция. На шум соберутся зеваки. Сотрудники, конечно, сбегутся. «Двери откроют и в суете запросто можно проникнуть внутрь». Но тут же, «про себя» улыбнувшись, вспомнил о массивных сейфах. Боковым зрением увидел на потолке не две, как было на схеме, которую изучал, а три камеры, взаимно перекрывающие подходы к дверям. Здесь и стоять-то долго было нельзя.

Поднялся на четвёртый этаж в читальный зал редкой книги. Туда как раз заходила одна из групп экскурсантов. Пристроившись к потоку, прикрыл за собой дверь.

По фотографиям с сайта сразу узнал сотрудников. Завсектором – молодая ухоженная брюнетка с огромными выразительными глазами готовилась начать рассказ для экскурсантов. Девчушка с длинной русой косой укладывала книги в двухъярусную тележку рядом с кафедрой.

Корешок протиснулся ближе к первым рядам. То, что он увидел, удивило. Нет! Поразило! Все столы, стулья зала были заняты книгами редкого фонда.

Брюнетка поздоровалась с экскурсантами и представилась:

Лана Васильевна, завсектором. Давайте начнем.

И дождавшись тишины, продолжила:

Мы приносим извинения за обстановку в нашем зале. Только вчера в хранилище закончился монтаж последней партии новых стеллажей. Сейфы переставляли. И мы не успели ещё вернуть фонд на место. Но думаю, нам это не помешает. Я прошу вас пройти к демонстрационному столу, на котором представлены древние и редкие издания, хранящиеся в университете.

Она надела белые перчатки и жестом пригласила всех пройти к большому овальному столу, на котором были .

Вторая сотрудница, наблюдая за посетителями, одновременно продолжала загружать тележку.

Корешок, окинув взглядом фонд, сразу определил, что, по крайней мере, с точки зрения древности изданий, библиотека располагает не плохой коллекцией. Он подошёл к ближайшему столу, и сердце его подпрыгнуло. С самого края, отдельно от остальных, словно бы приготовленные

для него, внушительным столпом располагались все четыре тома «Миней». Только что не перевязаны и не подписаны, кому предназначались! Корешок не поверил удаче и своим глазам. Прикрыв глаза, чувственными пальцами пробежался по корешку, ощутил кожу. По линиям переплёта уверенно определил век и типографию: «Киевская. Первый оттиск.

Не спеша повернувшись и наблюдая краем глаза за сотрудниками, он отложил в сторонку второй том. Перевёл дух.

Заведующая продолжала рассказ:

Это было то время, когда при пожаре выносили детей, иконы и книги. Да, именно в таком порядке. Детей. Иконы. Книги. Вот одна из относительно хорошо сохранившихся рукописных книг. „Октоих‟. Рукопись в деревянном, покрытом кожей переплёте с застёжками. Обратите внимание: на обложке орнамент.

Я покажу вам две книги, а вы попробуйте определить, какая из них печатная, выпущена типографией, а какая вышла из-под пера?

Задание всем показалось занимательным. Стали высказываться различные точки зрения и аргументы. Кругом зашумели. Корешок же воспользовался ситуацией и подошёл к девчушке с косой, на блузке которой прочитал имя „Вероника Петровна‟. Она уже заканчивала погрузку.

Я недавно читал, что вы организовали замечательную выставку из истории рукописной книги. Удивительно точное Вы нашли название: „Печать таланта и святого труда…‟

Вероника Петровна, как следовало из прочтенных Корешком отчетов, была организатором той выставки, и на услышанную похвалу буквально расцвела:

Вы, наверное, смотрели виртуальную выставку на сайте? Она проходила здесь, в читальном зале. Мы представляли богослужебные книги – «Октоих», «Часовник» конца XVIII века. «Октоих» как раз сейчас показывали.

Да это же раритеты! – пафосно воскликнул Корешок.

Вдохновлённая таким вниманием почтенного ценителя книги, Вероника Петровна расцвела и продолжила:

В нашей коллекции, конечно, есть книжные памятники. И рукописные, и печатные, имеющие историческую ценность. Мы выставки часто проводим. Если интересуетесь, смотрите анонсы на нашем сайте. Скоро будет о миниатюрных книгах. 33 книги и формат каждой – представляете! – не превышает шести сантиметров!

Корешок, взявшись за ручку тележки, подкатил её ближе к столу, на краю которого лежал нужный ему том, и с улыбкой предложил:

Вероника Петровна, давайте я помогу перевезти книги. А Вы по дороге мне бы подробнее рассказали…

Спасибо! У нас грузчики опять запаздывают, – Вероника Петровна обрадовалась. – Пойдёмте за мной, – и раскрыла створки дверей и вышла в коридор.

Корешок быстро положил «зимнюю» четверть «Миней» на нижнюю полку тележки. Провозя груз мимо антикражных ворот, с удовольствием отметил, что

тревожный сигнал не прозвучал. Значит, метками редкий фонд не обклеен.

Они не спеша двигались к лифту. Библиотекарь продолжала увлечённо рассказывать о предстоящей выставке, а он перебирал варианты последующих действий. Сзади них шли посетители. Весь коридор просматривался камерами. Подошёл лифт, и они плавно поехали вниз. По коридору третьего этажа им предстояло пройти метров тридцать. Он вспоминал план. Никаких отворотов.

Выйдя из лифта, сразу увидел, пожалуй, единственный вариант. Навстречу им студенты несли длинный пресс-вол. Разминуться с тележкой они должны были как раз напротив низеньких синих диванов на хромированных ножках.

«Соберись и сделай всё быстро», – скомандовал он себе.

Корешок поменял полосу движения так, чтобы студенты прошли слева от тележки и высоким пресс-волом перекрыли глазки камер. Не умолкающую сотрудницу он пропустил вперёд, чтобы она показывала дорогу. За метр до намеченного места оглянулся: близко никого. Он быстро нагнулся, взял тяжёлый том и сунул его за диванчик. Тот, скользнув по кафельному полу, никем не замеченный замер у стены. Корешок внутренне ликовал.

С тележкой внутрь ведущего к хранилищу лифта его не пустили. «Вам, извините, никак нельзя». «А мне теперь зачем?!» – он всё же сделал обиженный вид и распрощался. Вернулся, сел на диванчик и, дождавшись, когда мимо проходила шумная стайка девчат в широких юбках, вытащил «Минеи» и вложил их в большой пакет.

Мимо шли и шли люди. «Оно и понятно: Библионочь. А как повезло! Кто и что в такой толчее заметит? Кто узнает?» И тут он мимолётно встретился с тревожными серо-зелёными глазами, которые помнил со школы и узнал сразу. Это была , когда-то на практике у них в классе уроки истории вела. Сколько лет прошло, а глаза не изменились. Только вот что мечутся-то?» Успев заметить бейдж на лацкане её стильного жакета, он быстро опустил глаза. «Работает здесь. Неужели пропажу обнаружили?»

Марина прошла мимо, заглядывая за каждую дверь. «Прошла и ладно. А остановить бы... О ребятах, учителях расспросить. Но нет!» – тут же оборвал он себя и, стараясь делать всё плавно, отправился к выходу.

Дело было сделано. Даже если книги хватятся, то ни в одном из каталогов её не найдут. Метки на ней нет, значит, можно спокойно вынести её из здания. Оставалось проделать одну не сложную отвлекающую операцию. Корешок вышел на лестничную клетку, приоткрыл окно и по очереди кинул припасённые камешки на капоты машин охранников.

Сигнализация сработала сразу. Клаксоны засигналили. Корешок спустился на первый этаж, вышел в вестибюль и успел заметить, как оба здоровячка, толкаясь, выскакивают из здания.

«А Маркс был прав! Вот что собственность с людьми делает! – усмехаясь, с удовлетворением подумал, Корешок. – А жизнь-то прекрасна!»

...

Оглавление

Глава 1

Ценность великая

Скрыта одна глава.

Глава 3

Свет решил, что он умён и очень мил

О, ужас!

Глава 10

„Библионочь” удалась – в „Библионочь” удалось…